[riansvetoch]

Крейцерова соната

IV

- Да-с, только перемучавшись, как я перемучался, только благодаря этому
я понял, где корень всего, понял, что должно быть, и потому увидал весь ужас
того, что есть.
Так изволите видеть, вот как и когда началось то, что привело меня к
моему эпизоду. Началось это тогда, когда мне было невступно шестнадцать лет.
Случилось это, когда я был еще в гимназии, а брат мой старший был студент
первого курса. Я не знал еще женщин, но я, как и все несчастные дети нашего
круга, уже не был невинным мальчиком: уже второй год я был развращен
мальчишками; уже женщина, не какая-нибудь, а женщина, как сладкое нечто,
женщина, всякая женщина, нагота женщины уже мучала меня. Уединения мои были
нечистые. Я мучался, как мучаются 0,99 наших мальчиков. Я ужасался, я
страдал, я молился и падал. Я уже был развращен в воображении и в
действительности, но последний шаг еще не был сделан мною. Я погибал один,
но еще не налагая руки на другое человеческое существо. Но вот товарищ
брата, студент, весельчак, так называемый добрый малый, то есть самый
большой негодяй, выучивший нас и пить и в карты играть, уговорил после
попойки ехать туда. Мы поехали. Брат тоже еще был невинен и пал в эту же
ночь. И я, пятнадцатилетний мальчишка, осквернил себя самого и содействовал
осквернению женщины, вовсе не понимая того, что я делал. Я ведь ни от кого
от старших не слыхал, чтоб то, что я делал, было дурно. Да и теперь никто не
услышит. Правда, есть это в заповеди, но заповеди ведь нужны только на то,
чтобы отвечать на экзамене батюшке, да и то не очень нужны, далеко не так,
как заповедь об употреблении ut в условных предложениях.
Так от тех старших людей, мнения которых я уважал, я ни от кого не
слыхал, чтобы это было дурно. Напротив, я слыхал от людей, которых я уважал,
что это было хорошо. Я слышал, что мои борьбы и страдания утишатся после
этого, я слышал это и читал, слышал от старших, что для здоровья это будет
хорошо; от товарищей же слышал, что в этом есть некоторая заслуга,
молодечество. Так что вообще, кроме хорошего, тут ничего не виделось.
Опасность болезней? Но и та ведь предвидена. Попечительное правительство
заботится об этом. Оно следит за правильной деятельностью домов терпимости и
обеспечивает разврат для гимназистов. И доктора за жалованье следят за этим.
Так и следует. Они утверждают, что разврат бывает полезен для здоровья, они
же и учреждают правильный, аккуратный разврат. Я знаю матерей, которые
заботятся в этом смысле о здоровье сыновей. И наука посылает их в дома
терпимости.
- Отчего же наука? - сказал я.
- Да кто же доктора? Жрецы науки. Кто развращает юношей, утверждая, что
это нужно для здоровья? Они. А потом с ужасной важностью лечат сифилис.
- Да отчего же не лечить сифилис?
- А оттого, что если бы 0,01 тех усилий, которые положены на лечение
сифилиса, были положены на искоренение разврата, сифилиса давно не было бы и
помину. А то усилия употреблены не на искоренение разврата, а на поощрение
его, на обеспечение безопасности разврата. Ну, да не в том дело. Дело в том,
что со мной, да и с 0,9, если не больше, не только нашего сословия, но всех,
даже крестьян, случилось то ужасное дело, что я пал не потому, что я подпал
естественному соблазну прелести известной женщины. Нет, никакая женщина не
соблазнила меня, а я пал потому, что окружающая меня среда видела в том, что
было падение, одни - самое законное и полезное для здоровья отправление,
другие - самую естественную и не только простительную, но даже невинную
забаву для молодого человека. Я и не понимал, что тут есть падение, я просто
начал предаваться тем отчасти удовольствиям, отчасти потребностям, которые
свойственны, как мне было внушено, известному возрасту, начал продаваться
этому разврату, как я начал пить, курить. А все-таки в этом первом падении
было что-то особенное и трогательное. Помню, мне тотчас же, там же, не
выходя из комнаты, сделалось грустно, грустно, так что хотелось плакать,
плакать о погибели своей невинности, о навеки погубленном отношении к
женщине. Да-с, естественное, простое отношение к женщине было погублено
навеки. Чистого отношения к женщине уж у меня с тех пор не было и не могло
быть. Я стал тем, что называют блудником. А быть блудником есть физическое
состояние, подобное состоянию морфиниста, пьяницы, курильщика. Как
морфинист, пьяница, курильщик уже не нормальный человек, так и человек,
познавший нескольких женщин для своего удовольствия, уже не нормальный, а
испорченный навсегда человек - блудник. Как пьяницу и морфиниста можно
узнать тотчас же по лицу, по приемам, точно так же и блудника. Блудник может
воздерживаться, бороться; но простого, ясного, чистого отношения к женщине,
братского, у него уже никогда не будет. По тому, как он взглянет, оглядит
молодую женщину, сейчас можно узнать блудника. И я стал блудником и остался
таким, и это-то и погубило меня.

IX

- Да вы знаете,- начал он, укладывая в мешок чай и сахар,- то
властвованье женщин, от которого страдает мир, все это происходит от этого.
- Как властвованье женщин?-сказал я.-Правда, преимущества прав на
стороне мужчин.
- Да, да, это, это самое,- перебил он меня. - Это самое, то, что я хочу
сказать вам, это-то и объясняет то необыкновенное явление, что, с одной
стороны, совершенно справедливо то, что женщина доведена до самой низкой
степени унижения, с другой стороны - что она властвует. Точно так же как
евреи, как они своей денежной властью отплачивают за свое угнетение, так и
женщины. "А, вы хотите, чтобы мы были только торговцы. Хорошо, мы, торговцы,
завладеем вами",- говорят евреи. "А, вы хотите, чтобы мы были только предмет
чувственности, хорошо, мы, как предмет чувственности, и поработим
вас",-говорят женщины. Не в том отсутствие прав женщины, что она не может
вотировать или быть судьей - заниматься этими делами не составляет никаких
прав,- а в том, чтобы в половом общении быть равной мужчине, иметь право
пользоваться мужчиной и воздерживаться от него по своему желанию, по своему
желанию избирать мужчину, а не быть избираемой. Вы говорите, что это
безобразно. Хорошо. Тогда чтоб и мужчина не имел этих прав. Теперь же
женщина лишена того права, которое имеет мужчина. И вот, чтоб возместить это
право, она действует на чувственность мужчины, через чувственность покоряет
его так, что он только формально выбирает, а в действительности выбирает
она. А раз овладев этим средством, она уже злоупотребляет им и приобретает
страшную власть над людьми.
- Да где же эта особенная власть? - спросил я.
- Где власть? Да везде, во всем. Пройдите в каждом большом городе по
магазинам. Миллионы тут, не оценишь положенных туда трудов людей, а
посмотрите, в 0,9 этих магазинов есть ли хоть что-нибудь для мужского
употребления? Вся роскошь жизни требуется и поддерживается женщинами.
Сочтите все фабрики. Огромная доля их работает бесполезные украшения,
экипажи, мебели, игрушки на женщин. Миллионы людей, поколения рабов гибнут в
этом каторжном труде на фабриках только для прихоти женщин. Женщины, как
царицы, в плечу рабства и тяжелого труда держат 0,9 рода человеческого. А
все оттого, что их унизили, лишили их равных прав с мужчинами. И вот они
мстят действием на нашу чувственность, уловлением нас в свои сети. Да, все
от этого. Женщины устроили из себя такое орудие воздействия на
чувственность, что мужчина не может спокойно обращаться с женщиной. Как
только мужчина подошел к женщине, так и подпал под ее дурман и ошалел. И
прежде мне всегда бывало неловко, жутко, когда я видал разряженную даму в
бальном платье, но теперь мне прямо страшно, я прямо вижу нечто опасное для
людей и противузаконное, и хочется крикнуть полицейского, звать защиту
против опасности, потребовать того, чтобы убрали, устранили опасный предмет.
- Да, вы смеетесь! - закричал он на меня,- а это вовсе не шутка. Я
уверен, что придет время, и, может быть, очень скоро, что люди поймут это и
будут удивляться, как могло существовать общество, в котором допускались
такие нарушающие общественное спокойствие поступки, как те прямо вызывающие
чувственность украшения своего тела, которые допускаются для женщин в нашем
обществе. Ведь это все равно, что расставить по гуляньям, по дорожкам всякие
капканы,- хуже! Отчего азартная игра запрещена, а женщины в проституточных,
вызывающих чувственность нарядах не запрещены? Они опаснее в тысячу раз!

XI

- Так все женятся, так и я женился, и начался хваленый медовый месяц.
Ведь название-то одно какое подлое! - с злобой прошипел он. - Я ходил раз в
Париже по всем зрелищам и зашел смотреть по вывеске женщину с бородой и
водяную собаку. Оказалось, что это было больше ничего, как мужчина декольте
в женском платье и собака, засунутая в моржовую кожу и плавающая в ванне с
водой. Все было очень мало интересно; но когда я выходил, то меня учтиво
провожал показыватель и, обращаясь к публике у входа, указывая на меня,
говорил: "Вот спросите господина, стоит ли смотреть? Заходите, заходите, по
франку с человека!" Мне совестно было сказать, что смотреть не стоит, и
показывающий, вероятно, рассчитывал на это. Так, вероятно, бывает и с теми,
которые испытали всю мерзость медового месяца и но разочаровывают других. Я
тоже не разочаровывал никого, но теперь не вижу, почему не говорить правду.
Даже считаю, что необходимо говорить об этом правду. Неловко, стыдно, гадко,
жалко и, главное, скучно, до невозможности скучно! Это нечто вроде того, что
я испытывал, когда приучался курить, когда меня тянуло рвать и текли слюни,
а я глотал их и делал вид, что мне очень приятно. Наслажденье .от куренья,
так же как и от этого, если будет, то будет потом: надо, чтоб супруги
воспитали в себе этот порок, для того чтоб получить от него наслажденье.
- Как порок? - сказал я. - Ведь вы говорите о самом естественном
человеческом свойстве.
- Естественном? - сказал он. - Естественном? Нет, я скажу вам напротив,
что я пришел к убеждению, что это не... естественно. Да, совершенно не...
естественно. Спросите у детей, спросите у неразвращенной девушки. Моя сестра
очень молодая вышла замуж за человека вдвое старше ее и развратника. Я
помню, как мы были удивлены в ночь свадьбы, когда она, бледная и в слезах,
убежала от него и, трясясь всем телом, говорила, что она ни за что, ни за
что, что она не может даже сказать того, чего он хотел от нее.
Вы говорите: естественно! Естественно есть. И есть радостно, легко,
приятно и не стыдно с самого начала; здесь же мерзко, и стыдно, и больно.
Нет, это неестественно! И девушка неиспорченная, я убедился, всегда
ненавидит это.
- Как же,- сказал я,- как же бы продолжался род человеческий?
- Да вот как бы не погиб род человеческий! - сказал он
злобно-иронически, как бы ожидая этого знакомого ему и недобросовестного
возражения. - Проповедуй воздержание от деторождения во имя того, чтобы
английским лордам всегда можно было обжираться,- это можно. Проповедуй
воздержание от деторождения во имя того, чтобы больше было приятности, - это
можно; а заикнись только о том, чтобы воздерживаться от деторождения во имя
нравственности, - батюшки, какой крик: род человеческий как бы не
прекратился оттого, что десяток-другой хочет перестать быть свиньями.
Впрочем, извините. Мне неприятен этот свет, можно закрыть? - сказал он,
указывая на фонарь.
Я сказал, что мне все равно, и тогда он поспешно, как все, что он
делал, встал на сиденье и задернул шерстяной занавеской фонарь.
- Все-таки,- сказал я,- если бы все признали это для себя законом, род
человеческий прекратился бы.
Он не сейчас ответил.
- Вы говорите, род человеческий как будет продолжаться?-сказал он,
усевшись опять против меня и широко раскрыв ноги и низко опершись на них
локтями. - Зачем ему продолжаться, роду-то человеческому? - сказал он.
- Как зачем? иначе бы нас не было.
- Да зачем нам быть?
- Как зачем? Да чтобы жить.
- А жить зачем? Если нет цели никакой, если жизнь для жизни нам дана,
незачем жить. И если так, то Шопенгауэры и Гартманы, да и все буддисты
совершенно правы. Ну, а если есть цель жизни, то ясно, что жизнь должна
прекратиться, когда достигнется цель. Так оно и выходит,-говорил он с
видимым волнением, очевидно очень дорожа своей мыслью. - Так оно и выходит.
Вы заметьте: если цель человечества-благо, добро, любовь, как хотите; если
цель человечества есть то, что сказано в пророчествах, что все люди
соединятся воедино любовью, что раскуют копья на серпы и так далее, то ведь
достижению этой цели мешает что? Мешают страсти. Из страстей самая сильная,
и злая, и упорная - половая, плотская любовь, и потому если уничтожатся
страсти и последняя, самая сильная из них, плотская любовь, то пророчество
исполнится, люди соединятся воедино, цель человечества будет достигнута, и
ему незачем будет жить. Пока же человечество живет, перед ним стоит идеал и,
разумеется, идеал не кроликов или свиней, чтобы расплодиться как можно
больше, и не обезьян или парижан, чтобы как можно утонченнее пользоваться
удовольствиями половой страсти, а идеал добра, достигаемый воздержанием и
чистотою. К нему всегда стремились и стремятся люди. И посмотрите, что
выходит.
Выходит, что плотская любовь - это спасительный клапан. Не достигло
теперь живущее поколение человечества цели, то не достигло оно только
потому, что в нем есть страсти, и сильнейшая из них - половая. А есть
половая страсть, и есть новое поколение, стало быть, и есть возможность
достижения цели в следующем поколении. Не достигло и то, опять следующее, и
так до тех пор, пока не достигнется цель, не исполнится пророчество, не
соединятся люди воедино. А то ведь что бы вышло? Если допустить, что бог
сотворил людей для достижения известной цели, и сотворил бы их или
смертными, без половой страсти, или вечными. Если бы они были смертны, но
без половой страсти, то вышло бы что? То, что они пожили бы и, не достигнув
цели, умерли бы; а чтобы достигнуть цели, богу надо бы сотворять новых
людей. Если же бы они были вечны, то положим (хотя это и труднее тем же
людям, а не новым поколениям исправлять ошибки и приближаться к
совершенству), положим, они бы достигли после многих тысяч лет цели, но
тогда зачем же они? Куда ж их деть? Именно так, как есть, лучше всего... Но,
может быть, вам не нравится эта форма выражения, и вы эволюционист? То и
тогда выходит то же самое. Высшая порода животных - людская, для того чтобы
удержаться в борьбе с другими животными, должна сомкнуться воедино, как рой
пчел, а не бесконечно плодиться; должна так же, как пчелы, воспитывать
бесполых, то есть опять должна стремиться к воздержанию, а никак не к
разжиганию похоти, к чему направлен весь строй нашей жизни. - Он помолчал. -
Род человеческий прекратится? Да неужели кто-нибудь, как бы он ни смотрел на
мир, может сомневаться в этом? Ведь это так же несомненно, как смерть. Ведь
по всем учениям церковным придет конец мира, и по всем учениям научным
неизбежно то же самое. Так что же странного, что по учению нравственному
выходит то же самое?
Он долго молчал после этого, выпил еще чаю, докурил папироску и, достав
из мешка новые, положил их в свою старую запачканную папиросочницу.
- Я понимаю вашу мысль,- сказал я,- нечто подобное утверждают шекеры.
- Да, да, и они правы,- сказал он. - Половая страсть, как бы она ни
была обставлена, есть зло, страшное зло, с которым надо бороться, а не
поощрять, как у нас. Слова Евангелия о том, что смотрящий на женщину с
вожделением уже прелюбодействовал с нею, относятся не к одним чужим женам, а
именно - и главное к своей жене.